Календарь
Cобытия
Библейские чтения
Библиотеки СПб
|
Социально-этические воззрения в Русской Православной Церкви конца ХХ века
Человек и свобода
Формулируя на закате перестройки исходный пункт социально-этической позиции Церкви, митр. Кирилл говорил следующее: «Социальный порядок должен быть обращен к человеку и способствовать раскрытию потенциала личности. Общественное устройство вторично, первична — человеческая личность». «Человек есть центр и цель всей социально-экономической системы», — заостряет свою формулу владыка, практически вплотную приближаясь к антропоцентристской позиции католического социального учения. Полагая в основу своей антропологии учение о богоподобии человека, он естественным образом выводит отсюда существование неотъемлемых прав человека: «Исключительное достоинство человеческой личности, возвышение ее Творцом пред всем творением (Быт 1:28; Пс 8:4-9) требует, чтобы общественные отношения обеспечивали осуществление прав и обязанностей личности, создание условий жизни, соответствующих человеческому достоинству. Общество должно предоставлять каждому возможность иметь дом, пищу, одежду, свободно избирать образ жизни, создавать семью, воспитывать детей в соответствии со своими убеждениями, избирать род занятий и иметь работу, получать информацию и обмениваться ею, действовать в личной и общественной жизни на основании нравственных норм, заложенных Богом в природу человека, быть гарантированным от посягательств на жизнь, здоровье или достоинство, ответственно пользоваться гражданскими свободами. Особо следует подчеркнуть важность обладания свободой совести, предполагающей, в частности, выбор между религией и атеизмом, а также религиозной свободой, предоставляющей право свободно исповедовать религию».
Нет никаких оснований не причислять митр. Кирилла к «демократам», которые активно способствовали эрозии и крушению советских ценностей. Движимая борьбой за свободу совести, Церковь добилась принятия первого «религиозного закона» (1990), впервые дающего ей право на общественную деятельность.
Время однако довольно быстро показало, что Церковь в постсоветской России, во-первых, может рассчитывать на большее, чем быть, согласно закону 1990 г., одной из многих религиозных организаций, а во-вторых, способна передвинуть границу в лаицистской (то есть светской, «мирской») модели, отделяющей Церковь от государства, значительно дальше, чем она пролегла первоначально. И вот, готовится «второй» религиозный закон (1997), который должен дать Церкви статус prima pontifex. «Нам не нужно никаких действий, нарушающих свободу совести..., — аргументирует владыка в 1995 г. — Принцип свободы совести должен соблюдаться неукоснительно. Именно поэтому православный священник должен иметь возможность приходить туда, где присутствуют православные люди» (21, 139). Эта мысль в будущем может получить такое продолжение: православный священник может появиться везде, поскольку в России везде он встретит православных людей. И напротив, именно по этой причине присутствие в этой же аудитории священнослужителей других вероисповеданий нелогично.
Итак, с помощью принципа свободы совести… ставится под сомнение свобода совести.
Очевидно, что сама вера в человека, освящающая принцип свободы его совести, у владыки уже значительно подорвана. Поэтому не удивительно, что с 1998 г. он начинает выступать перед общественностью с радикально пересмотренной антропологической позицией. Тем не менее эта позиция ссылается на традиционные воззрения отцов Церкви, у которых божественное достоинство человека не заслоняло глубины его настоящего падения, а свобода рассматривалась как онтологическая связь с истиной:
«Истинная свобода обретается человеком по мере освобождения от греха, от тяготеющей над ним темной власти инстинкта и злого начала. Свобода дарована человеку для того, чтобы он имел возможность самостоятельно сделать выбор в пользу осознанного подчинения себя абсолютной и спасительной воле Божией. Таков предложенный человеку путь свободного соединения с Богом через всецелое подчинение Ему и, таким образом, уподобление Ему в святости».
Полностью противоположной такому пониманию свободы является «страшная свобода» эгоизма, не связывающая себя с Божеством и лишенная нравственной ответственности. Именно такое понимание человека и его свободы обнаружил митр. Кирилл в либеральной антропологии: «Либеральная доктрина заключает в себе идею раскрепощения греховного индивидуума, а значит, высвобождение потенциала греха в человеческой личности. Свободный человек вправе отбросить все, что сковывает его, препятствует ему в утверждении его греховного «Я»» (20).
Здесь — истоки формулы отношения к социуму, пронзившей впоследствии как свет молнии все содержание социальной доктрины: «испорченный грехом мир» (3, 2), «в котором в центр всего ставится помраченная грехом человеческая личность» (16, 4). Утверждение свободы совести в современных обществах рассматривается как процесс «приватизации» религии, «массовой апостасии», распада системы духовных ценностей (3, 6).
По своей сути — это позиция, полностью перекликающаяся с позицией митр. Иоанна.
Другие статьи по теме: - Археологическое доказательство существования Иисуса Христа - Про «это» – православным - Из истории религиозного вектора русской мысли: Василий Андреевич Жуковский - первая женщина- библиотекарь/ статья м.п.спиридоновой - Религиозные свободы в России конца xx века
|
|
Актуально, Из истории,наш опрос
Актуально
Из истории
Диспут между царем Иваном Грозным и протестантским проповедником Яном Рокитой
|