Календарь

Церковный (Юлианский)

Cобытия

Академическая программа библиотеки

Киноклуб >>VENI_ET_VIDI…

Музыкальная гостинная "Свеча"

Партнерство c журналом

Фотоклуб

Библейские чтения

Евангелие от Марка в переводе С.С. Авернцева

Библиотеки СПб

Библиотеки христианской книги

Законодательство

Закон и библиотеки

Социально-этические воззрения в Русской Православной Церкви конца ХХ века

Неудивительно, что о. Александр Мень не только активно поддержал перемены, начавшиеся с перестройкой, но и сам сделал огромный вклад в духовное освобождение общества. «Нам надо взрастить в себе зерно свободного духа и передать его следующим», — говорил он (11). Он не верил, что общество, заряженное тоталитарной психологией, способно построить демократический строй. Но он очень ясно представлял ориентиры перемен, не обольщаясь иллюзиями «советской демократии»30 . Об истории России о. Александр никогда не говорил безучастно. Он чувствовал себя россиянином и, хотя по сути являлся диссидентом, никогда не допускал возможности выезда из страны.

Говоря о социально-этических взглядах о. Александра, следует упомянуть о его отношении к русской религиозной философии, под сильным влиянием которой сложилось его мировоззрение. История православия немыслима без русской религиозной философии, которая на рубеже XIX-XX веков разработала комплекс социально-этических представлений эпохи даже более глубоко, чем это имело место в католичестве или протестантизме. Отец Александр рассматривал раскол официального православия с философской мыслью как одно из самых трагичных событий, имеющих для православия далеко идущие последствия. В наибольшей степени его привлекали идеи Вл. Соловьева, у которого он заимствовал тему Богочеловечества и общую оценку исторического процесса. Он написал ряд блестящих очерков об идеях С. Франка, Н. Бердяева, С. Булгакова, Г. Федотова и др. Особенность творчества о. Александра в том, что русскую философскую традицию он соединяет с научно-богословским дискурсом (правда, также чуждым православию), получая ключ к религиозному пониманию современного общества, которым не обладает традиционное православие.

Выдающаяся заслуга о. Александра Меня в том, что ему удалось совместить религию и современность, глубокую религиозную веру с научным знанием. Именно такая вера ведет сегодня за собой общество и открывает ему будущее31 . Для веры и воцерковления не требуется имитировать средневековое сознание.

Но слишком велика цена, которую надо платить за этот синтез. В воззрениях о. Александра православие растворяется в порою абстрактном христианстве, а Россия — в универсальном космополитизме. Для церковного человека в них не содержится удовлетворительного ответа не только на вопрос: «Почему православие?», — но и на провоцирующий вызов митрополита Иоанна.

Вернемся к императиву «христианин в мире». В истолковании о. Александра принадлежность к миру становится бытийным фактом, не менее значимым, чем принадлежность к Церкви. Поэтому задача заключается не только в том, чтобы войти в мир, свидетельствовать о своей вере и реализовывать ее в нем, но и в том, чтобы мир вошел в христианина и встретил там Христа. Христианство становится по существу «мирским», предельно открытым и дружественным миру: «Вы — свет мира... Так да светит свет ваш перед людьми» (Мф 5:14-16). Пожалуй, это и послужило основным пунктом, встревожившим многих верующих. Слишком бескомпромиссная борьба митр. Иоанна заменяется здесь слишком беспроблемным диалогом. Бог Любви полностью заслоняет собой Бога Саваофа. В результате ключевые проблемы, которые составляют вызов для христианина в мире, — секуляризация, сектизм, упадок Церкви — не воспринимаются как экзистенциальные проблемы, но лишь как эпифеномены. Если митр. Иоанну не удается мир земной отделить от горнего мира, то о. Александр, в конечном счете, не может провести убедительной границы, отделяющей мир горний от земного. Церковь поглощается миром.

Сливаясь с миром, Церковь рискует потерять всякий интерес для мира. Действительно, аргументация о. Александра часто не отличается от той, которую можно было бы услышать от социолога или психолога. Он оказывается в ловушке, смысл которой формулирует сам: «Одна крайность — стать как все и тем самым потерять всякую свою духовную экспрессивность; другая — противопоставить себя всем и превратиться в секту брюзжащих аутсайдеров» (11). Под экспрессивностью следует, конечно, понимать экспрессивность, аутентичную духовной традиции, включающую то особенное, что делает христиан «солью земли».

Неудивительно, что и взгляд на общество теряет у о. Александра свою христианскую конкретность. Подобный образ демократического общества в той же степени близок секулярному либеральному сознанию, что и христианскому. Если митр. Иоанну не удалось постичь универсальности православия, то о. Александр не отразил его уникальности. Корни православия лежат для него в культурном, а не религиозном измерении. Именно это в дальнейшем обусловило огромные трудности интеграции для либерального крыла Православной Церкви.