Календарь

Церковный (Юлианский)

Cобытия

Академическая программа библиотеки

Киноклуб >>VENI_ET_VIDI…

Музыкальная гостинная "Свеча"

Партнерство c журналом

Фотоклуб

Библейские чтения

Евангелие от Марка в переводе С.С. Авернцева

Библиотеки СПб

Библиотеки христианской книги

Законодательство

Закон и библиотеки

Постсекулярная эпоха

Итак, что же произошло в нынешнем мире — в антропологической перспективе? Какие выводы может сделать человек, живущий в нем?

Главный вывод в том, что, оказывается, религия не противоречит ничему современному (правильнее сказать: “постсовременному”). Поскольку секуляристские концепции одна за другой оказались не абсолютно истинными (по типу религиозных) и не универсальными, они превратились в частные концепции, не опровергающие религию как таковую. Более того, ученые-сциентисты, то есть по определению атеисты, все больше напоминают “мракобесов”, не заметивших, что их время кончилось. На своем птичьем языке “научной мифологии” они рассказывают какие-то басни о происхождении Вселенной, о зарождении жизни и о человеке-обезьяне. Теперь их публичная речь (как выразился П. Бергер о религиозной речи в 60-е годы) утратила “каркас убедительности”. Ведь очевидно, что ныне наука и техника представляют больше опасностей, чем “добрая старая религия”.

А с другой стороны, религия помогает или может помогать — мне, нации, обществу, государству, миру. Религия может выступать как спасительная альтернатива — как спасение от наступление на меня “мирского”, насквозь светского бытия, в том числе и культурного постмодернизма, где все — “политика, деньги и произвол”, а высокой объединительной Идеи нет, как нет и общей Нравственности, которая не сводилась бы к “разумному эгоизму”, то есть к пошлой прагматике. Отсюда надежда на то, что религия или церковь — это прежде всего “нравственность”. А если религию принять, если она становится определяющей для “мировоззрения”, тогда она начинает определять и “политику”, и “культуру”, и “цивилизацию” — благодаря своему тотальному характеру. То есть не как “религия для религии”, в соответствии с секуляристским взглядом, а как то, что пронизывает собой все.

В то же время именно в постсекулярную эпоху, когда статус религии как всеобщей законодательницы, говорящей от имени Бога и Творца мира, остался в прошлом, когда существуют и останутся таковыми сферы, от религии не зависимые (естественные науки, техника, экономика, светская культура и пр.), религия не всегда бывает слишком требовательной к человеку именно “в религиозном плане”. И поэтому моя позитивная причастность религии (религиозной традиции) может мне что-то дать, не отнимая всего остального, “нерелигиозного”. Например, она может обозначать границу между “своими” и “чужими” — в культурном, национальном или цивилизационном отношении, и для меня этого может быть достаточно. Такая граница не связана с тем, насколько я активен в “религиозной практике”. То есть если для одних людей религия — как это всегда бывало — может действительно стать содержанием внутренней, духовной жизни, захватить человека в его самых главных устремлениях и породить подлинный религиозный опыт (такую религиозность можно назвать интравертной), то для других функцией религии является прежде всего, так сказать, внешнее структурирование “взгляда на мир”, на социальную и культурную реальность (такую религиозность можно назвать экстравертной).